Неточные совпадения
Возникало опасение какой-то утраты. Он поспешно
начал просматривать свое отношение к Марине. Все, что он знал о ней, совершенно не совпадало с его представлением о человеке
религиозном, хотя он не мог бы сказать, что имеет вполне точное представление о таком человеке; во всяком случае это — человек, ограниченный мистикой, метафизикой.
Католики, напротив,
начинают религией и хотят преподавать ее сразу, со всею ее чистотою и бескорыстным поклонением, тогда как у китайцев не было до сих пор ничего, похожего на
религиозную идею.
В
религиозном отношении он был также типичным крестьянином: никогда не думал о метафизических вопросах, о
начале всех
начал, о загробной жизни. Бог был для него, как и для Араго, гипотезой, в которой он до сих пор не встречал надобности. Ему никакого дела не было до того, каким образом начался мир, по Моисею или Дарвину, и дарвинизм, который так казался важен его сотоварищам, для него был такой же игрушкой мысли, как и творение в 6 дней.
Истинный русский мессианизм предполагает освобождение
религиозной жизни, жизни духа от исключительной закрепощенности у
начал национальных и государственных, от всякой прикованности к материальному быту.
Дуалистическое
религиозное и моральное воспитание, всегда призывавшее исключительно к смирению и никогда не призывавшее к чести, пренебрегавшее чисто человеческим
началом, чисто человеческой активностью и человеческим достоинством, всегда разлагавшее человека на ангельско-небесное и зверино-земное, косвенно сказалось теперь, во время войны.
Горькому даже
начинает казаться, что
религиозные люди отрицают смысл земной жизни, в то время как только они его и признают.
В России в силу
религиозного ее характера, всегда устремленного к абсолютному и конечному, человеческое
начало не может раскрыться в форме гуманизма, т. е. безрелигиозно.
— Позвольте узнать, —
начал защитник с самою любезною и даже почтительною улыбкой, когда пришлось ему в свою очередь задавать вопросы, — вы, конечно, тот самый и есть господин Ракитин, которого брошюру, изданную епархиальным начальством, «Житие в бозе почившего старца отца Зосимы», полную глубоких и
религиозных мыслей, с превосходным и благочестивым посвящением преосвященному, я недавно прочел с таким удовольствием?
Мою же мысль я
начал называть
религиозным гуманизмом, гуманизмом тео-андрическим.
С известного момента я
начал много читать книг по мистике, и меня поражало сходство мистик всех времен и всех
религиозных вероисповеданий.
В последнее время я опять остро чувствую два
начала в себе: с одной стороны, аристократическое
начало, аристократическое понимание личности и творческой свободы; с другой стороны, сильное чувство исторической судьбы, не допускающее возврата назад, и социалистические симпатии, вытекающие из
религиозного источника.
Произошло столкновение с ультрареакционным течением в эмиграции, с консервативно-традиционным и клерикальным православием, не желающим знать всего творческого движения
религиозной мысли
начала XX века, с реставрационной политикой, вожделеющей утерянного привилегированного положения.
У меня было отталкивание и антипатия к
религиозному освящению «плоти», которое было так популярно в течениях
начала XX века.
Проблема нового
религиозного сознания в христианстве для меня стояла иначе, иначе формулировалась, чем в других течениях русской
религиозной мысли
начала XX века.
О типе русского православия
начали судить по русской
религиозной мысли XIX и XX веков, которая была своеобразным русским модернизмом и которой не одобряли консервативные церковные круги.
Уже с детства
начал определяться мой
религиозный тип как духовно-внутренний и свободный.
Но мне чуждо было внесение женственного и эротического
начала в
религиозную жизнь, в отношение к Богу.
В 26 году
начал издаваться под моей редакцией журнал «Путь», орган русской
религиозной мысли, который существовал 14 лет.
Некоторые
религиозные течения
начала XX века делали вид, что они пребывают в наивной, докритической стихии, имитировали народный примитивизм.
Меня связывала со многими представителями русской
религиозной мысли
начала XX века великая надежда, что возможно продолжение откровения в христианстве, новое излияние Духа Святого.
Меня рано
начала мучить
религиозная тема, я, может быть, раньше, чем многие, задумался над темой о тленности всего в мире и над вечностью.
Растущая душа стремилась пристроить куда-то избыток силы, не уходящей на «арифметики и грамматики», и вслед за жгучими историческими фантазиями в нее порой опять врывался
религиозный экстаз. Он был такой же беспочвенный и еще более мучительный. В глубине души еще не сознанные
начинали роиться сомнения, а навстречу им поднималась жажда
религиозного подвига, полетов души ввысь, молитвенных экстазов.
Религиозный анархизм Льва Толстого есть самая последовательная и радикальная форма анархизма, т. е. отрицание
начала власти и насилия.
Я был первым и до сих пор остаюсь практически единственным человеком, который обнаружил эту главную ошибку современной философии; я показал, что все философы (за исключением Лейбница),
начиная с Декарта и его последователя Спинозы, исходили из принципа разрушения и революции в отношении
религиозной жизни, из принципа, который в области политики породил конституционный принцип; я показал, что кардинальная реформа невозможна, если только она не будет проходить и в философии и в политике.
Более плодотворно было у нас влияние Шеллинга на
религиозную философию
начала XX в.
В
начале века Д. С. Мережковский играл главную роль в пробуждении
религиозного интереса и беспокойства в литературе и культуре.
Русские течения
религиозной мысли, русские
религиозные искания
начала XX в. будут продолжать профетическое служение Вл. Соловьева.
В России в
начале века философия, которая очень процветала, приобретала
религиозный характер, и исповедание веры обосновывалось философски.
Поразительно, что на Соборе 17-го года, который стал возможен только благодаря революции, не обнаружилось никакого интереса к
религиозным проблемам, мучившим русскую мысль XIX и
начала XX в.
Мировая социальная катастрофа, наступление социалистического рая — все это вывернутая наизнанку
религиозная идея конца истории,
начало уже сверхисторического.
Взаимное восполнение восточных и западных
начал, любовное слияние в единой правде должно привести к более высокому, вселенскому типу
религиозной жизни.
Протестантизм в
начале своем был мистичен, [Германская мистика и есть то, что было великого и вечного в протестантизме.] но не имел в себе творческих
религиозных сил, нес с собой лишь отрицательную правду и в дальнейшем своем развитии перешел в рационализм.
В
начале XIX века Баадер и Шеллинг учили, что
религиозное откровение должно перейти в новый фазис Св.
Но
религиозный синтез не может быть дан лишь в конце, лишь в результате аналитико-дифференцирующего процесса, лишь для будущих поколений, он дан и в
начале, дан для всех живших и живущих, дан как истина, хранимая вселенской Церковью, как древняя мудрость.
Но подлинная
религиозная мистика требует активного овладения и оформления женственного
начала мужественным.
Религиозное сознание видит в истории трагедию, которая имела
начало и будет иметь конец.
«Я, говорит, теперь, положу на тебя эпитимью и, когда увижу, что душа твоя просветлела, тогда причащу», и
начал потом говорить мне о боге, о назначении человека… именно раскрыл во мне это
религиозное чувство…
Другой — которого я только теперь
начинал узнавать и перед величавостью которого преклонялся — был человек холодный, строгий к себе и другим, гордый,
религиозный до фанатизма и педантически нравственный.
Аграфена Васильевна, бывшая, несмотря на свое цыганское происхождение, весьма
религиозною и знавшая хорошо хвалебную песнь,
начала подпевать, и ее густой контральто сразу же раздался по всему коридору.
— Так, по-вашему, пожалуй, лютеране, квакеры [Квакеры — одна из протестантских сект, возникшая в Англии в середине XVII века.], индепенденты [Индепенденты — английские
религиозные общины, возникшие в
начале XVII века.], реформаты, баптисты — то же, что ваши раскольники?
Деятельность русской церкви, несмотря на весь тот внешний лоск современности, учености, духовности, который ее члены теперь
начинают принимать в своих сочинениях, статьях, в духовных журналах и проповедях, состоит только в том, чтобы не только держать народ в том состоянии грубого и дикого идолопоклонства, в котором он находился, но еще усиливать и распространять суеверие и
религиозное невежество, вытесняя из народа живущее в нем рядом с идолопоклонством жизненное понимание христианства.
А семья его быстро разрушалась, отец заболевал тихим помешательством на
религиозной почве, младший брат
начинал пить и гулять с девицами, сестра вела себя, как чужая, и у нее, видимо, разыгрывался невеселый роман с рыжим студентом, я часто замечал, что глаза ее опухли от слез, и студент стал ненавистен мне.
Это было поэтико-религиозное
начало философии истории; оно очевидно лежало в христианстве, но долго не понимали его; не более, как век тому назад, человечество подумало и в самом деле стало спрашивать отчета в своей жизни, провидя, что оно недаром идет и что биография его имеет глубокий и единый всесвязывающий смысл.
Я думаю, что Гоголю
начинало мешать его
религиозное направление.
Почти при самом же своем
начале письменность не ограничивается уже, однако, исключительно
религиозными интересами: она служит также оружием власти светской, хотя все еще не выходит из круга духовных предметов.
К сожалению, нет ничего общего между феодальным монархизмом с его определенным
началом, с его прошлым, с его социальной и
религиозной идеею, и наполеоновским деспотизмом петербургского царя, имеющим за себя лишь печальную историческую необходимость, преходящую пользу, не опирающимся ни на какое нравственное
начало.
От этого-то и происходит то кажущееся сначала странным явление, что у народов, признающих
религиозные учения гораздо более низкого уровня, чем христианство, но имеющих точные внешние определения брака, семейное
начало, супружеская верность несравненно тверже, чем у так называемых христиан.
Очевидно, что оно не может быть понято как второе
начало бытия, существующее рядом с добром: такое манихейство, помимо
религиозной абсурдности своей, представляло бы собой и метафизический non-sens.
Исходя из своего
религиозного монизма, для которого Божество есть лишь глубина бытия, а не трансцендентное
начало, открывающееся миру, Эккегарт фактически устраняет откровение Божества в собственном смысле, заменяя его самооткровением твари («прорывом» чрез тварность); соответственно этому спиритуалистически истолковывается и евангельская история.
Секуляризация власти состоит в ослаблении
религиозных уз, взаимно связывающих ее и подданных, в отрицании теургийного
начала власти и в сведении ее преимущественно к
началам политического утилитаризма, к натурально-человеческой звериности.